Дмитрий Коморников: «Рекорд по заказу»

Однажды он дотянулся до небес. Его имя служило синонимом спортивного таланта, а технику, перевернувшую представления о современном брассе, считали эталоном стиля. Изящный до хрупкости, выносливый до бесконечности и добросовестный до самоистязания, он осваивал столько физической нагрузки, сколько ему предложат, а иногда даже больше. Дмитрий Коморников восхищает и как человек, и как спортсмен. Такими и должны быть лучшие в мире.

Пиво, Гауди и Коротышкин

Любые соревнования, чемпионаты мира, Европы или даже Олимпийские игры – банальная рулетка. Там ведь как? Там все звезды должны сойтись. Не умоляя такой важной для любого спортсмена политической значимости отдельно взятого турнира, все же могу утверждать, что высшее, абсолютное достижение – это рекорд, выше которого не поднимался никто и никогда. Ведь со спортивной точки зрения рекорд куда более объективен. В чистом эксперименте именно он демонстрирует максимальные возможности индивидуума, пусть и показанные им в идеальных условиях. На Олимпиадах же побеждали и всегда будут побеждать лишь те счастливчики, кому та самая рулетка по неведомым законам космоса приготовила сектор «приз».

Бассейн, принимавший очередной этап международного турнира Mare nostrum, проектировал не Гауди (Антонио Гауди, архитектор, величайший представитель каталонского модернизма. – Ред.), но что-то общее с ним и всей потрясающей воображение архитектурой Барсы там было. Высоченные колонны, поддерживающие массивный свод, пропускали уличный воздух и дневной свет, создавая иллюзию открытого пространства. Утром зашло, как дети в школу, считал гребки, скользил, уплыв от всех на полбассейна, коснулся бортика и вылез, как говорят, сухим из воды. На душе праздник. В гостинице после восстановительного сна сбрил остатки кожи там, где мог достать, Жека Коротышкин помог со спиной:

– Ты там давай! Будем тебя с трибун подгонять!

А у меня трезвый расчет:

– Если, – делаю я заказ, – начну из 1.04, орите, это будет значить, что я иду на мировой рекорд.

– Ящик пива с тебя, – улыбнулся Кото- рыга, – лады?

– Лады, – подмигнул ему я...

Игры на свежем воздухе

Появился на свет я в Кировске, где в типовой панельной девятиэтажке обитали мама с бабушкой. Но, чудны дела твои, Господи, отец мой – красавец мужчина, молодой офицер в черной морской униформе с желтой рубашкой, по профессии инженер-строитель, родом из Великого Устюга, с родины Деда Мороза, – мота- ясь с делами службы по всей стране, формальностями не заморачивался, схватил маму и меня, розового в кулечке, в охапку и махнул не глядя в Республику Коми, где в славном городе Печора и привязал к официальному кадастру новорожденных.

Не важно где, Усолье-Сибирском, Иркутске или Печоре, в военных городках все друг друга знают, поэтому жизнь моя с тех пор текла среди друзей родителей. Вместе с их, соответственно, родительских друзей, детьми. И все же было место, куда возвращаться было особенно приятно. С моей старшей сестрой Юлей мы всегда ждали лета, чтобы вновь очутиться в том самом Кировске Ленинградской области, где год от года становились старше наши сверстники, ребята, с которыми мы разделили счастье детства. Познание мира, игры, забавы, шашлыки в лесу, полного гигантских лосей, ничуть не смущавшихся людьми, бег по крышам гаражей – все это, как и многое прекрасное другое пришлось на середину 1980-х, время, когда даже воздух пах по-советски: водой, камышами, глиной и… какой-то особой чистотой. Нева – река серьезная, в месте, где располагался наш любимый песчаный пляж, – метров 800 шириной. Течение сумасшедшее. Там я однажды и поплыл. Вдохнул воздуха поглубже, задержал дыхание, оттолкнулся ото дна и вот уже – парю. Конечно, и помимо воды развлечений было выше крыши: лапта, казаки-разбойники, велик, дача под боком, не совсем, быть может, дача, а так – сарай с колодцем да огород, где крыжовник со смородиной

и сладкой как мед клубникой сводили с ума. Словом, возвращались под опеку родителей, бывало, за полночь, голодные, холодные, когда в их криках с балкона:

«Дима, а ну быстро домой!», – уже начинала сквозить безнадежность.

После того, как отец получил новое назначение, мы наконец превратились в москвичей. Мегаполис, куда перебрались не только мы, но и те самые родительские друзья со своими детьми, с которыми мы и по сей день продолжаем шагать нога в ногу, диктовал свои условия дружбы: автобусы и электрички лишь добавляли романтики в наши отношения, не прерывающиеся уже почти сорок лет. И пусть встречались мы не так часто, дни, когда наши мамы, надев свои самые нарядные платьишки, начинали прихорашиваться, закручивая бигуди, собираясь в гости или хлопоча на своих кухнях, ожидая гостей в предвкушении праздника, не забыть никогда.

Каждое божье лето я выдавал ангину. Что только со мной не делали, пытаясь профилактировать – водой холодной поливали, льдом обкладывали, спиртом натирали – ничего не помогало. Как лето, так у меня «горло» и температура под 40.

Когда же мне стукнуло 8, мама решила отвести меня в бассейн. Логично: клин клином. Памятуя свой опыт, сразу же блеснул мастерством – сколько раз нырнул, столько и вынырнул, за что получил похвалу от Марины Алексеевны, работавшей на борту в паре со своим мужем Вячеславом Алексеевичем Лукинским, занимавшимся с другими, более взрослыми детьми.

С тех пор не было такого, чтобы без какой-нибудь необычайной нужды я бы хоть раз пропустил тренировку. Привык работой истреблять сомнения. Но есть нюанс, здесь, как показала жизнь, главное не переборщить. Когда мне стукнуло 10, мама отвезла меня на Ленинский проспект, где за спиной универмага «Москва» в крохотном бассейнчике, казавшемся настоящим дворцом, и состоялось мое первое боевое крещение. С самого начала плавал брассом, «Хоп! Хоп!», – кричала мне по ходу полтинника Марина Алексеевна, а мама потом все пытала: «А чего это тебе тренер «в лоб» орала? Я смеялся, объясняя, что так, мол, у нас темп задают. В общем, победил с очень приличным временем, заработав от родителей американский, редкий тогда еще, сникерс за прилежание.

Восхождение

Перейдя же со временем к Лукинскому, разница в возрасте, росте и моих тщедушных силенках и вовсе заставили гоняться за более подготовленными товарищами без пауз для отдыха. Брасс недаром считается самым техничным способом плавания: способность взаимодействия с водой, умение ловить ее по- токи и обращать их себе в помощь делает брассистов в каком-то смысле исключением из общих правил, где мощный торс решает судьбу поединка. Хороший брассист словно мифологический Давид в борьбе с Голиафом может совершить невероятное. Когда-то я понял, главное - суетиться не нужно, все дело в положении тела во время скольжения, мощном толчке ногами и вовремя подхватившем импульс гребке руками.

Мастером спорта стал в 15. Причем на тренировках был готов к этому нормативу куда раньше, Лукинский сердился: «Ты давно уже должен плавать на другом уровне!» Но удивительно, соревнования – и чуть не всякий раз осечка. Прорвало в 1997-м. Тогда в Португалии, на детских «Олимпийских днях», сбросил с двухсотки секунд 10. На следующий год, когда состоялась первая юношеская Олимпиада, сорвал джекпот, победив с новым рекордом мира среди молодежи. После такого триумфа был приглашен спикером от команды России к тогдашнему мэру Москвы Лужкову благодарить руководство за наше счастливое детство. Помню, вытащил бумажку с текстом, сам ни жив ни мертв, ответственность-то нешуточная, а Юрий Михалыч мне: «Что, брат, растерялся? Ну-ка, прячь бумажку! Давай своими словами». Ну я и дал, и про спортивный праздник, и, самое главное, про то, какой он, Лужков, молодец – а у него и впрямь, и орден олимпийский на груди в тот момент, и сам он как начищенный медяк просто-таки сиял.

Особенное чувство радости доставляло то, что своими победами я вношу вклад в общее дело, что мой успех поднимает авторитет всей команды, что гимн России в мою честь звучит для всей планеты. В этот момент всё, обычные человеческие радости, всё, чего не добрал в обычной жизни, о чем может только мечтать молодой человек, перекрывается с лихвой.

К миллениумной Олимпиаде в Сиднее я подходил с лучшим результатом сезона в мире, но за два месяца до ее начала, став чемпионом Европы, Игры провалил. Помню, как при наклоне для принятия стартового положения видел, как у меня руки дрожат. Так же, как и через четыре года в Афинах, через восемь – в Пекине я сорвал выступления и подвел не только свои, но и, что всегда меня дико волновало, надежды тренера. А он каждый раз все подливал масла в огонь: «Ты дол- жен побеждать! Не о том ты сейчас думаешь!» Чем больше я переживал, тем хуже мне становилось, и, чтобы загладить вину, я пахал как каторжный.

Рекорд

В испанской Сьерра-Неваде, куда мы в тот год ныряли трижды, в самом конце тяжелейшего сбора я заболел. Не наповал, но, чувствую, приплыли. Обратился к Лукинскому, и это был тот редкий случай, когда он неожиданно ослабил хват- ку: «Ладно, отдыхай». Пару дней откупывания, затем – снова пауза в тренировках – возвращение в Москву, снова пере- лет, теперь уже во Францию, причем уже без Вячеслава Алексеевича и наших привычных руководителей, вечно вещающих о спортивном долге. В таких условиях я даже не знал, чего от себя ждать. С одной стороны, такой немыслимый пропуск в жестком тренинге, с другой – полная свобода воли. Сбросив со своего personal best (англ. личный рекорд. – Ред.) более полутора секунд и опередив результат мо- его извечного соперника, олимпийского чемпиона Доминико Фиорованти, по- казанного им в 2000-м, с новым рекордом Европы удивил и себя, и других уже на первом из трех стартов в Монако. Послал воздушный поцелуй публике, пожал Князю Гримальди его монаршую ладошку, зажег на дискотеке в честь успеха, и вот мы уже катим на автобусе в Барселону.

…Размялся, как обычно, прыгнул в воду, на улице-то жара, а там – прохлада и благодать! Ловил ощущения. Километра полтора без ускорений. Ноги, руки, упражнения, двухсоточку на скольжение, пару полтинников, прыжок со старта – все, готов.

На стартовом плоту оказался по расписанию. Косые лучи солнца проникали под крышу здания бассейна и падали в воду, делая ее божественно бирюзовой. Нако- нец объявили мое имя, я встал, кивнул головой Коротышкину и компании, что, собиравшись отрабатывать обещанный мной бонус, уже не стеснялись в эмоци- ях. Раскладка была такая – туда 13, обратно 17, снова 17 и 21 цикл на финише. Считаю гребки автоматически. Первый полтинник пролетел как во сне. После поворота задача одна – удержать темп. Запас, чувствую, колоссальный. Разворачиваюсь на сотне, выплываю и слышу – народ орет. Подумал еще: мне ли? Плыву на тех же циклах, сдерживаю себя. На последнем выходе увидел отставшую группу соперников, увидел и забыл про нее. Понимал, теперь нужно отдать все, что есть. А было – вагон с телегой. Гул трибун проникал сквозь запечатанные водой уши и превращался в вой. С каждым гребком увеличивал мощность, а перед финишем поднял и темп. Бросался на бортик, так

и не почувствовав усталости. Табло показало 2.09.52 и пометку к цифрам NWR (новый мировой рекорд. – Ред.). Притихшие в шоке трибуны были разбужены нашими, они уже предвкушали праздник, что я должен был устроить, и шумели как оглашенные. Организаторы вскоре тоже очнулись и на радостях придумали для меня проход такой клевый, с колокольчиком, замечательный совершенно, если пройти прямо под ним, сверху раздается волшебный звук «дзинннннь…»

Позже я бывал в том бассейне еще не раз, там на 4-й дорожке и по сей день висит прикрученная к плитке памятная табличка с упоминанием рекорда мира, установленного мной 14 июня 2003 года. В день, когда все звезды сошлись.

Записал: Дмитрий Волков

Читайте также