Юрий Присекин: «Знаю, зачем живу»

Им гордятся не только на его малой родине — в Двуречках — небольшом селе липецкой области, его знают, любят и считают своим в Харькове и Москве, Питере и Мирном, Киеве и Самаре. Юрий Присекин — гражданин огромной страны, отличник великой школы советского плавания.

ИНТЕЛЛЕКТ И ФИЗИКА

Тихо. Чуть свет. Где-то за окном, натужно кашлянув, застучал трактор. Перебирая мосластыми ногами, с фырканьем пропуская
сквозь мокрые ноздри густой дурманящий воздух, мимо окна из ночного тащится знакомая лошадь. Все пропитано энергией нового
дня, свежестью и яблоневым цветом. Выхожу на крыльцо, трава-мурава, тяжелая от росы и плотная как ковер, так и манит прыгнуть
в самую ее гущу и пробежаться босиком. И я без оглядки несусь на бугор, насквозь пропитываясь живительной влагой летнего утра.

Мы будем играть во флаги, задача простая: выкрасть знамя из стана противника, что-то среднее между салочками и шахматами — физика и интеллект в одном флаконе. Отчий дом — четыре комнаты и печь посередине — это уж не изба, хоромы. Село наше знаменитое, в Великую Отечественную пять Героев Советского Союза из него вышло, первое упоминание о нем — в одна тысяча шестьсот пятнадцатом году, триста дворов до войны было, крепкие люди в нем рождались, жили и умирали, и, если мама моя, потомственный медработник, перебралась сюда из Чаплыгина, также Липецкой области, то отец и корни его все отсюда, из Двуречек, здесь и я когда-то
появился на свет.

Речка Двуречка, давшая название селу, — ключевая, мелководная, вода в ней ледянющая, как и в логе, это уже на территории совхоза, где зернохранилище. Мы ставили в огромном овраге плотину, там, в запруде, вода на солнышке быстро нагревалась, в конце весны уже можно было начинать сезон. Так вот однажды старший пацан и подхватил меня на плечи, зашел в купель, а потом взял и нырнул. Я остался один на один со стихией и легко, правда, по собачьи добрался до берега. Вода меня приняла.

КОСМИЧЕСКАЯ ОДИССЕЯ

В конце 60-х, когда мир висел на волоске от нового ядерного апокалипсиса, решение Советского Союза о развитии ракетных войск стало единственно верным в сохранении шаткого паритета сил самоуничтожения. Отец — обладатель уникального сочетания профессий горного инженера и радиотехника — попал в стратегический призыв и, получив приглашение перебраться в Архангельскую область для участия в строительстве нового космодрома в Плесецке, принял его без колебаний.

От нашего нового места обитания — городка с говорящим названием Мирный — взлетный полигон, откуда космические корабли стартовали бороздить просторы Вселенной, был удален километров на шестьдесят, но все равно по далекому гулу и вибрации почвы становилась понятна их мощь, а если повезет с погодой — то и видно, как, отрываясь от Земли, набирает высоту, превращаясь в звезду в черном небе, ракетоноситель, выводящий на орбиту очередной спутник двойного назначения.

Родители пропадали на работе, и мне после школы приходилось нянчиться с младшими братом и сестрой. Если выдавалась свободная минута, я ее использовал по максимуму. Даже в детской комнате милиции прописался за изготовление самодельных летательных аппаратов из армированного картона, начиненных порохом из разрытых нами захоронок, оставшихся от интервентов, что полегли тут в Первую мировую. Еще мы рубились в хоккей — в каждом дворе площадка была залита, и, если бы не плавание, быть мне хоккеистом. Но как-то раз Мишка Васильев, приятель мой, подбил меня на поход в бассейн. Я выпросил у мамы трешку на абонемент и записался
на регулярные занятия. Плавать нас никто не учил — я прыгал с вышек, нырял, барахтался, подкарауливал ребят из спортивной группы, что мастерились рядом на дорожке, и ускорялся вслед за ними своими нелепыми саженками.

МИР ПЛАВАНИЯ И SWIMMING WORLD

В Мирном не было профессиональных тренеров, и даже дети-пловцы, с которыми я по-свойски конкурировал, и те тренировались у штангиста по спортивной специальности. Я уже учился в пятом классе, когда с выпученными от восторга глазами ко мне домой ввалился Сашка Дорофеев — приятель из соседнего дома. «В бассейне вот такой мужик появился! — оттопыривает он вверх большой
палец, — Свистит как Соловей-разбойник. Айда записываться в его группу!»

Виктор Иванович Ситников — невысокий, с пузиком, в трико с закатанными до колена штанинами и майке-алкоголичке — смотрит весело: «Ну что? Кто плавать умеет?»

Тренер наш был умницей и необыкновенным энтузиастом, он был готов обсуждать любую затронутую нами тему: спорт, наука, кино... Он зажег в нас огонь! Мы поджидали его у дома и вместе шли на тренировку, а он, увлеченный, самозабвенно размахивая руками, что-то рассказывал. Сложно себе представить, но в обход железного занавеса через знакомых военспецов, имеющих особый допуск, он
умудрялся выписывать для нас всю самую актуальную литературу о плавании, в том числе даже американский Swimming
World!

Не прошло и полугода, как я выполнил третий взрослый, а к лету, когда лучших из нас набирали в летний лагерь, я неожиданно оказался за бортом. Меня не взяли! Не знаю, как бы сложилась моя судьба без того волшебного пинка, но после него я озверел. На каждой тренировке и даже просто задании я должен был быть первым. В восьмом классе я выполняю мастера и выигрываю первенство СССР в Кишиневе на сотне кролем. Тогда сразу после окончания соревнований мы бежали в свою общагу, где по ящику крутили Олимпиаду из Монреаля, а я и подумать не мог, что всего через год некоторых из ее героев я уже буду побеждать.

Крещение сборной командой прошел скоро, меня пригласил тренироваться к себе в Ленинград великий Генрих Яроцкий, тренер лучших советских спринтеров. Но, заслужив от него прозвище «плавающая палка», вернулся к родному тренеру. Может, Яроцкий и был отчасти прав, и мне действительно еще не хватало технического мастерства, но с Ситниковым, право, мне было комфортнее — я рос с ним год от года. И все же скоро нам снова будет суждено расстаться, в этот раз навсегда. А тогда мне выдали красный ареновский чемодан с надписью «СССР. Сборная команда», такое же красное-прекрасное полотенце и мечту отечественного фарцовщика — костюм с ромбиками на лампасах. При выборе кроссовок сглупил, больно уж хотелось оригинальные немецкие «адидасы» на каучуковой подошве, и нет бы взять французские, попроще, подходящие по ноге, так нет, я все ж беру те, каучуковые, хоть и на два размера больше. На следующий год, в канун чемпионата мира в Западном Берлине, они сыграют со мной злую шутку: во время сборов в Клайпеде, находясь в расположении спортивной базы пятиборцев, я влез на лошадь и решил немного погарцевать, вспомнить, так сказать, сельскую жизнь.

Хлопнул коня по крупу да понесся вперед. Вдруг чувствую, теряю устойчивость, хватаюсь за гриву и заваливаюсь под копыта. Лошадь была ни при чем, подвела та самая кроссовка: когда я привстал в стремени, она возьми и соскочи. Был бы похилее, треснул бы как скорлупа, а так — синяки да шишки, крепкий я, в общем, оказался. Нога, правда, долго болела, за что меня прозвали Жофреем, хромым героем кинохита тех лет — истории о красавице Анжелике, маркизе ангелов.

Вот тогда Вайц (Сергей Вайцеховский, гл. тренер сборной СССР 1973–1982 гг. — Ред.) и разлучил меня с Ситниковым окончательно. Показательно для всех разлучил. За нарушение спортивного режима. Не мной. Ситниковым. Было дело. Вдобавок ко всему за пару недель до отъезда на мир мне объявили, что из-за того, что я из закрытого города, меня не выпускают за рубеж. В приличные страны — ГДР, значит, в Болгарию — можно, но только не на Дикий Запад…

Осенью в погоне за уволенным из сборной тренером я отправился на Украину и поступил там в инфизкульт, но, видимо,
нельзя в одну реку войти дважды. И вот с бортика уникального бассейна с озонированной водой, первого в стране плавательного центра «ЭХО» — «Экран, Харьков, Олимпийский», — на меня смотрит уже не Виктор Иванович, а Леонид Дмитриевич. Капшученко — фамилия молодого, фонтанирующего идеями педагога.

ЦВЕТОЧКИ И ЯГОДКИ

Рейтинг советской дружины становился выше год от года, как и результаты ее лидеров. В том же 1979-м мы сенсационно не оставили шансов восточным немцам на матче СССР — ГДР, а Серега Копляков, который через год станет олимпийским чемпионом, впервые в мире выплывет на двести вольным из 1.50, причем сделает это на первом этапе эстафеты, где после него стартовал за нашу сборную я. Удивительно другое: как, уже оттолкнувшись от тумбочки, в полете (!), я умудрился рассмотреть цифры нового мирового рекорда на табло — 1.49..? Но так действительно было.

Несмотря на задачи, что ставили перед нами партия и правительство, накачки особой перед Олимпиадой-80 не было. Да я и сам себя не накручивал, понимая, что вся жизнь еще впереди. Перед Играми обидно травмировался, рухнув с высоты баскетбольного кольца на пол и чуть не раздавив при этом своего коллегу по

«Уголку Дурова», как мы шутя называли свою бригаду, Леху Марковского, беспечно ловившего мяч внизу. Бойкот США остудил пыл многих из нас. Я-то вообще спокойный как слон: даже в самой нервной обстановке могу лечь и поспать — для того чтобы завестись, бил себя по лицу кулаками, а тут халява — американцы не приедут. Я понимал, что две фамилии в четверке сильнейших на финал эстафеты 4х200 известны: Копляков и Крылов. Но после старта в тот день утром место оставалось уже одно, и его завоевал Плюк, так мы звали
Ивара Стуколкина — белобрысого гиганта из Эстонии. Оставшуюся вакансию без отбора отдали Сальникову. В финале Володя помог команде оторваться от преследователей еще больше, ведь конкурентов у нас на той Олимпиаде и в том конкретном заплыве, по сути, не было…

О том, что участники предварительного заплыва получат звания олимпийских чемпионов, мы с Русиным и Красюком — коллегами по предвариловке — узнали только в октябре. Все произошло в первый день осеннего Кубка СССР. Нас втихаря построили в игровом зале под трибунами родного харьковского бассейна и без лишних свидетелей сунули в руки золотые медали. Еще шикнули, чтобы мы об этом не распространялись. Подобная сумятица произошла из-за оплошности организаторов Игр, забывших вручить нам награды, не отходя от кассы спорткомплекса «Олимпийский». Но это еще цветочки, звание заслуженного мастера спорта догнало меня куда позже — аж через 22 года!

ЛЮБОВЬ ВСЕЙ ЖИЗНИ

На нашей с Ольгой свадьбе гуляла вся сборная. Жену я нашел в соседнем доме, в Мирном, любовь одна — с юности и на всю жизнь. После Игр меня начали мучить старые травмы, и однажды наступил момент, когда я вынужден был сказать себе стоп. Нужно было жить дальше, учиться зарабатывать, кормить семью.

«Юра, когда выйдешь в люди, не забудь, что был человеком!» — напутствовал меня один из наших армейских рукоОттолкнувшись от
тумбочки, в полете (!), я умудрился рассмотреть цифры нового мирового рекорда на табло 1,49…. водителей, и я усвоил это правило.

Завершив высшее образование уже в Ленинграде и получив распределение в куйбышевский армейский спортклуб, все силы души, все знания и опыт я без остатка отдал новой работе, и вскоре она стала приносить плоды: вплоть до конца 80-х наша команда была лучшей в стране, увозя домой со всесоюзных турниров добрую половину наград. Уволиться из армии меня заставили события, спровоцировавшие распад СССР: я видел, как много предателей и двурушников засело в высоких кабинетах, и понимал, что советская империя катится в
тартарары. Подал рапорт и снова окунулся в неизведанное. Быстро усвоил правила новой игры и понял, что они очень напоминают спорт: быстрее, выше, сильнее. Хотя и здесь есть нюансы: к примеру, в политике, где я однажды преуспел, была нужна беспредельная гибкость взглядов, но я человек прямой, а значит, для многих неудобный. В бизнесе же оказалось проще, а главное — чище, необходимость компромиссов там не требует непременной подлости, поэтому сегодня тружусь на благо семьи, а семья у меня большая.

Жена подарила двух сыновей — Андрюшку и Егора, они уже взрослые и, в свою очередь, сами успели размножиться. Анастасия, Любава, Марта и младшенькая Млада — в них-то и есть счастье мое, мой сегодняшний смысл жизни, именно им я и передаю все, что знаю, умею и имею. Когда мой дом наполняется звуками их голосов, я чувствую, что живу и, главное, знаю — зачем.

Читайте также