Милош Бикович: «Моя цель - обеспечить себя жильем и найти девушку для семьи»

Самый популярный в России иностранный актер — о родстве русских и сербов, страстях и лишениях.

Нашей стране Милоша Биковича открыл Никита Михалков — режиссер снял малоизвестного сербского актера в картине «Солнечный удар», которую зритель в основном критиковал. Прошло каких-то шесть лет, и Бикович стал мегазвездой в России: фильм «Холоп» с сербом в главной роли собрал в прокате больше трех миллиардов (!) рублей.

Каждый шаг актера обсуждается, зрители ждут новых проектов, а поклонницы пристально наблюдают за инстаграмом Милоша и его безымянным пальцем.

Тем не менее, как показалось «Телепрограмме», актер не превратился в самодовольного и снисходительного павлина, как это часто бывает в России, — Бикович свободно общается на любые темы, он открыт, доброжелателен и слегка замучен перелетами.

В новой картине «Отель «Белград» Милош возвращается к старому образу ловеласа Паши, открывшего гостиницу в столице Сербии.

— Проект «Отель «Белград», продюсером которого вы стали, получился международным и снимался в Сербии совместно с Россией. Это важно?

— Все начиналось еще с сериала «Отель «Элеон». Мне было приятно ощущать, как тепло и съемочная группа, и общество приняли проект и реагировали на меня. Насколько близко, симпатично и экзотично было видеть такого героя, как Павел, да еще и в моем, сербском, исполнении.

И тогда я подумал: раз так хорошо отреагировали на Павла, может, стоит показать людям всю Сербию? А еще все русские коллеги, которым я показывал свою страну, оставались в восторге. Вот два факта: два моих друга — Олег Трофим (режиссер фильма «Лед») и Костя Статский (режиссер «Отеля «Белград») — после посещения Сербии дали своим сыновьям имя Савва.

Как известно, это популярное сербское имя учредителя нашей церкви и нации Саввы I Сербского. Я всем рассказываю, что это из-за поездки в Сербию. Может, это и не так, но то, что им там очень понравилось, это факт.

— Как развивается ваш герой в фильме «Отель «Белград»?

— Он вернулся в Белград, где у него отель. И мы раскрываем Павла с другой стороны. Он зреет, становится менее эгоцентричным. Что было важно для меня? В «Отеле «Элеон» и «Холопе» я играл мажоров. А здесь мне хотелось сделать другого мажора — совершенно другой образ. Паша — светлый, мажористый, но не так сильно избалованный, как Гриша из «Холопа». Павел может нанести вред человеку, которого любит, но не со зла — он чист, как ребенок.

— Ваш холоп Гриша, помимо того что нахален, еще и туповат. Вы сами это признавали. Паша из «Отеля «Белград» — мажор. Оба не очень симпатичные персонажи. Но почему таких героев публика готова смотреть с утра до вечера, судя по кассовым сборам, а Николая Александровича из «Солнечного удара» Никиты Михалкова, который открыл Биковича для России, чуть ли не в щепки разнесли?

— Причин может быть несколько, но я бы поставил другой вопрос. Есть фильм «Утомленные солнцем», который многие, и я в том числе, считают шедевром. Если его запустить в прокат сегодня, оглушительный успех будет обеспечен?

— Не факт.

— Значит, что-то поменялось в публике, а не в Никите Михалкове. Мы стали смотреть клипы на «Ютубе», и сознание сократилось. У нас теперь нет терпения даже песню дослушать до конца. Мы стали более потребительски относиться к контенту — музыке, искусству, событиям и друг к другу. А Михалков не пошел навстречу этой тенденции.

При этом кино, которое делаем сейчас мы, отвечает времени: мы не можем терять темп и внимание зрителя. Это не спор о правильном и неправильном пути. Просто он у каждого свой. Михалков уверен в своем творческом процессе, и он следует ему.

— Почему ни один русский актер не стал звездой за рубежом, а сербский актер Бикович запросто приезжает в Россию и становится всеобщим любимцем, его принимают на ура? Мы толерантнее?

— Думаю, да. Когда был железный занавес, Голливуд забрал кинорынок и до сих пор держит его как канал влияния. Но мир меняется. Появляются интернет-платформы. Голливуд теперь не единственная точка притяжения.

И вот в России серб играет главные роли, при этом русских, и не просто русских, а породистых офицеров или типичных героев времени. Или Муслима Магомаева (сериал про советского певца скоро выйдет на Первом канале. — Прим. ред.).

Поэтому считаю, что будущее России — в шансе стать мировым центром кинобизнеса за счет привлечения европейских актеров. Рынок огромный. Надо развить систему, которая принесет монетизацию. Тогда все остальные будут вкладываться в русскую сеть контента. А меня хорошо приняли здесь, потому что мы близки. Ментальность, темперамент и юмор у нас компатибельны (сопоставимы. — Прим. ред.).

— Вы свободно говорите по-русски. А в чем проявляется обрусение вашей личности?

— Мне не нравится европейская закрытость. Контроль эмоций — это признак дисциплины, но в их случае — перебор. Местами это превращается в бесчеловечность. Мне нравится жизнь, наполненная соком и эмоциями, а не сухая и скучная. И поэтому я ощущаю, как стал более открытым, живя в России.

— «Холоп» стал самой кассовой российской картиной в истории. Вы, простой сербский парень, ощутили удар денежным мешком?

— Главное — не забывать, как я сюда попал. Лично я попал по Божьей воле, и это настолько очевидно, что у меня нет права это забыть. А когда человек помнит, то и осознает, что не при помощи таланта, труда или заслуг это пришло. Да, это необходимые составляющие.

Но без Божьего промысла не было бы ничего. Есть масса умных, талантливых, хороших актеров, у которых не получается. Я держу это в голове. И не пытаюсь загрузить мешок эго так, чтобы пришлось потом таскать этот груз за собой. Таким образом мне удается соблюдать некую легкость, которая и есть хороший признак правильного отношения к жизни и успеху.

«Чувство, что хочу детей, привлекает»

— В 1999 году вам было 11 лет. Как вы пережили бомбардировку Югославии?

— Мою страну резали несколько раз. Когда мне было три года, началась первая война. Когда мне было пять, началась вторая. Потом произошла инфляция, и это было так: утром мама получила зарплату, к вечеру на нее ничего невозможно было купить. И так целый год. У нас были пустые полки в магазинах, мы не знали, что такое шоколад. Все 90-е мы прожили, как и Россия. За моим братом, который уже на тот момент ушел в монастырь, приходили, чтобы призвать на войну — стрелять во вчерашних друзей в Сараево, где он учился. А потом была бомбардировка. И пришла «демократическая власть», одобренная Западом. Такое детство, конечно, формирует сознание, и теперь я оглядываюсь и понимаю: это было нормальным. Меня формировало очень ненормальное время. И я рад, что в России и Сербии наступило другое время — народ начинает жить с достоинством. Есть проблемы, да, но их можно решать. И вместе с этим у других стран появилась надежда на баланс сил в мире. На то, что мы не будем колонизированы окончательно.

— Долгое время вы живете и работаете в России. Что, обобщая опыт, вас больше всего потрясает в нашей стране?

— Мой дедушка, воевавший во время Второй мировой против фашистов, рассказывал, что русские солдаты падали на поле боя так, что смотрели в небо. А немцы — наоборот. Это литературно и поэтично, я понимаю. Но когда бабушка ходила на кладбище к русским солдатам, ее спрашивали: «Почему?» Она отвечала: «Потому что к ним некому прийти, а они тоже наши». Я запомнил и то и другое как сказку. А потом приехал в Россию и увидел, как люди плакали, встречая нас, только потому что мы из Сербии. И когда видишь это, приехав из страны, которую считали злодейкой и бомбили за это людей, забыть это невозможно. В наших отношениях есть особая краска, и это мне дорого.

— Вы говорили, что были активным ребенком и могли пнуть прохожего, который подошел погладить по головке. А сейчас...

— Часто ли бью тех, кто подошел фотографироваться? (Смеется.)

— Ну, например.

— Были разные ситуации. Но у меня, как у условного символа отношений России и Сербии, теперь нет права скандалить. Последний раз на парковке кто-то стал вести себя агрессивно, угрожать, я ответил, он вышел из машины, пошел ко мне, я пошел к нему, и все, он остановился. Продолжил ругаться, вернулся в машину и уехал. Не думаю, что он узнал меня и это его остановило. В основном стараюсь не конфликтовать. Сила удерживать эмоции и понимать человека — и есть человеческое достоинство.

— Насчет страстей. Брат до сих пор служит в монастыре?

— Да. Он архимандрит.

— Часто вы обращались к его духовной помощи?

— Он оказывает ее даже тогда, когда я к ней не обращаюсь. Иногда надоедает советами так, что слегка ругаемся. Говорю ему, что он надоел своими подсказками. Но только потом начинаю понимать, насколько он был прав.

— Можете ли вы считать себя счастливым человеком?

— Могу.

— Почему?

— Нет больших проблем. Радуюсь от того, что я делаю. Что получается. Все живы и здоровы. Есть маленькие проблемы, но я могу их решить. В целом я доволен тем, что могу работать над своими проблемами.

— А любовь присутствует в вашей жизни? Мужчины к женщине.

— Если это вопрос про личные отношения, то я бы не ответил, но любовь — да. Присутствует.

— Какие девушки красивее: русские или сербские?

— Зависит от момента времени, когда вы это спросите. Если я в этот момент встречаюсь с сербской девушкой, то должен ответить, что сербские. Если с девушкой из России — то русские. Сейчас могу сказать, что в России очень и очень много красивых девушек.

— Вы видите себя семьянином? Множество маленьких Биковичей, носящихся по хутору среди гусей и кур и кричащих на русском и сербском, — это же прекрасно?

— Картина не привлекает, но чувство, что я хочу детей, — привлекает. (Смеется.) Жизнь без детей пустовата. У меня нет огромных амбиций в отношении себя: добиться, доказать, выйти на первое место. Хочу продолжать делать то, что делаю, совершенствоваться, но готов пожертвовать проектами, чтобы быть с детьми. Моя цель — обеспечить себя жильем, которого пока нет, и найти подходящую девушку для создания семьи.

Читайте также